То, что не делали вчера, делаем сегодня: онкологическая ортопедия

“АиФ-Урал” подготовил цикл статей о профилактике, лечении и реабилитации после перенесенной терапии. У пациентов, нуждающихся в онкопротезировании, появилась возможность лечиться и проходить реабилитацию в своём регионе. О развитии нового направления рассказывает хирург Свердловского областного онкологического диспансера Дмитрий Гусев.

 – Дмитрий Андреевич, в чём особенность онкологической ортопедии?

– Особенность онкоортопедии в мультидисциплинарном взаимодействии между онкологами, ортопедами, химиотерапевтами, радиологами, патоморфологами в лечении пациентов с патологиями опорно-двигательного аппарата. А именно с поражениями костной ткани и мягких тканей – мышц, связок. Эти опухоли, имеющие много морфологических вариаций, одни из самых сложных в онкологии, и лечение их, скажем так, своеобразное. К примеру, есть опухоли очень чувствительные к «химии», есть совсем к ней не чувствительные. Поэтому от того, какой морфологический тип опухоли «идентифицирован», зависит тактика лечения.

Лечение пациентов с новообразованиями опор­но-двига­тель­ного аппарата очень сложное, раньше оно сопровождалось высокой летальностью и высокой инвалидизацией. Скажем, до 80-х годов прошлого века в России проводились только калечащие операции – ампутация конечности, это был единственный шанс спасти человека. Потом появились химиопрепараты, которые позволили проводить лечение более эффективно и увеличить шансы на повышение качества жизни пациентов. А в 90-х годах в федеральных центрах появились возможности замещения части костной ткани или суставной части специальным протезом, чтобы не удалять конечность целиком, а удалять опухоль и замещать полученный дефект. Благодаря этому человек сохранял активность, функциональность, работоспособность.

– Иными словами, сохранялось качество жизни пациента?

– В конечном итоге, да, ведь любая калечащая операция ведёт к ухудшению качества жизни. Поэтому главная задача мультдисциплинарного подхода в онкоортопедии – максимально уменьшить риски прогрессирования заболевания и при этом постараться уменьшить количество инвалидизаций. Мировой медицинский опыт показывает, что в 85% случаях можно сделать органосохраняющую операцию. Это очень хороший показатель.

– А каков этот показатель у нас?

– Мы подошли к 60–70%, то есть нам есть ещё куда расти. Но это зависит не только от нас, но и от сроков обращения пациентов с онкологическими патологиями опорно-двигательного аппарата. К сожалению, есть такие патологии, при которых уже невозможно выбрать органосохраняющую операцию. Когда поражение настолько велико, что захватывает все группы мышц, кожу конечности, то сохранять, собственно, уже нечего. В таких случаях приходится прибегать к калечащим операциям.
Поздние обращения пациентов – это проблема, которую, конечно, общими усилиями хотелось бы решить. Тем более что мы в диспансере освоили онкологическое протезирование при хирургическом лечении злокачественных новообразований костей, суставов, мышечной ткани. А в ближайшее время мы планируем включить в процесс лечения и микрохирургию, которая станет ещё одним шагом вперёд в развитии онкоортопедии, в частности, онкопротезирования.

– За счёт чего удалось развить в диспансере это направление?

– В первую очередь за счёт руководства диспансера, которое придерживается стратегии осваивания самых современных технологий. За счёт заинтересованности специалистов в появлении этого направления – онкоортопедии. А как показывает практика, когда есть заинтересованная команда, готовая развивать то или иное направление, появляется оборудование, технологии, источники профессиональной информации, возможности повышения квалификации, нарабатывается опыт, и, как результат общей работы, появляются благодарные пациенты. Иными словами, когда есть центр движения, к нему всё притягивается. Благодаря всему, о чём я сказал, плюс грамотному стратегическому планированию и тесному взаимодействию в мировом медицинском сообществе мы в диспансере то, что не делали вчера, начинаем делать сегодня, формируя при этом собственный подход.

– Поддерживаете ли вы связь с первым пациентом, которому был поставлен протез?

– Конечно, он находится под нашим наблюдением. У него всё хорошо, он активен, вышел на работу. При этом до операции он восемь месяцев был практически прикован к кровати из-за патологического перелома – это перелом кости на фоне злокачественного процесса.

Замечу, до того, как мы освоили онкопротезирование, пациенты Среднего Урала, не имеющие возможность лечиться в своём регионе, вынуждены были ехать в федеральные центры. Представляете, с какими сложностями сопряжено перемещение пациентов, например, с патологическим переломом? Сегодня они могут получить помощь и последующую реабилитацию гораздо ближе, она стала для них доступнее.